Борис Пастернак прожил бурную, длинную, насыщенную жизнь. Известный поэт и философ в юности, переживший и пик славы, и гонения в последние два-три года перед смертью. Его смерть была скорее убийством за роман "Доктор Живаго", напечатанный за границей и получивший Нобелевскую премию. Старости не было - был душевно и духовно молодым, незадолго перед смертью договаривался о встрече с Ольгой Ивинской, переживал, что плохо выглядит. Только одно его желание не исполнилось: хотел, чтобы помирились и обнялись две его любимые женщины - жена и Ольга Ивинская. Скончался в полном душевном мире, добрым, любящим, на руках простых сестричек из больницы. Последние слова - о тумане, но перед этим, возможно, он повторял слова своего любимого 90-го псалма: "Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится. Говорит Господу: "прибежище мое и защита моя Бог мой, на Которого я уповаю!"".

В одном из своих стихотворений ("В больнице") Пастернак пишет о себе, обращаясь ко Христу как к своему Спасителю:

Кем он был - поэтом или философом, трудно сказать. Наверное, и тем, и другим. Философия и приводила, и уводила от Бога и в жизни, и в творчестве.

Самое лучшее, самое, на мой взгляд, христианское в его творчестве - стихи из романа "Доктор Живаго". Фактически, они и есть его предсмертное исповедание. Эти стихи - лучшее, что есть у самого Живаго, а Живаго - автобиографический образ Пастернака. В этом романе Пастернак описывает все лучшее, что он хотел бы видеть в себе и вокруг себя.

Четырнадцать последних лет постоянно мучился сложившейся житейской ситуацией. Его вторая жена, Зинаида Николаевна, в первом браке - жена великого пианиста Нейгауза, перед которым Пастернак преклонялся, будучи сам талантливым музыкантом. Нейгауз тяжело пережил развод, был при смерти, но потом тоже женился вторично. Это она, Зинаида, будучи беременной, умоляла - ради неродившегося ребенка - подписать "коллективку". Пастернак отказывался подписывать такие письма, осуждающие "врагов народа" - Тухачевского, Бухарина, с которым дружил, Ахматову. Иногда подпись фальсифицировали. Из-за отказа должны были арестовать. Но известна реплика Сталина: "Оставьте этого небожителя!" Почему были помилованы Пастернак и Булгаков? У Сталина были свои нелогичности и странности. Выращивал придворных поэтов, чтобы воспели его? И ведь воспевали - в минуту душевной слабости...

Почему к роману "Доктор Живаго" более прохладное отношение, чем к "Мастеру и Маргарите"? Не будем спорить о жанрах, о талантах, это дело вкуса и склонностей. Например, роман Пастернака раздражает моих детей и мужа, а романы Платонова приводят в восторг, я же Платонова - при всем уважении к его мученичеству - просто не понимаю... Для меня это писатель, вырывший котлован для социализма, и больше ничего. А дети (они у меня взрослые, но для меня все равно дети) видят в его творчестве проповедь о Господе, библейские символы. У Пастернака нет зашифрованности, эзопова языка; его язык - язык философа. Пастернак окончил философский факультет МГУ, учился потом философии в Германии. Отдал дань символизму в поэзии. Не стал безбожником и ниспровергателем. Дружил с Маяковским, с Есениным, с Цветаевой, с Ахматовой. Мандельштама не любил, но заступился за него - один из немногих. Имел два телефонных разговора со Сталиным, после которых мучился, как и Булгаков, всю жизнь. Хотел говорить со Сталиным "о жизни, о смерти" (о Боге?), на что Сталин ничего не сказал и повесил трубку. "Кремлевский горец" занимал ум и сердце как Булгакова, так и Пастернака. От иллюзий "доброго царя" была свободна, пожалуй, лишь Ахматова, хотя и она для спасения сына пошла против себя самой. Есть и у нее восхваляющие Сталина стихи, как и у Пастернака, и у Булгакова. Пастернак питал иллюзию, что при жизни Сталина "Доктора Живаго" опубликуют (впрочем, Сталин был действительно непредсказуем).

Так почему же к "Доктору Живаго" такое прохладное отношение? Моя версия - прошло его время. Бытует мнение, что талантливое произведение вне времени, и все же - время для него есть. К читателю роман пришел только в 1988 году, спустя 30 лет после зарубежного издания, во времена перестройки, в первых четырех номерах "Нового мира" (того самого журнала, который и отверг его в далеком 1958 году - за подписями Симонова, Твардовского, Федина, Каверина). Я уже давала христианские уроки в школе, шла массовая евангелизация. Появилась "Плаха" Айтматова. Отчего так не хотели публиковать "Доктора Живаго"? Трудно было восстанавливать - посмертно - Пастернака в членах Союза писателей? Слишком много было живых свидетелей, участников травли, запретительства (каяться никому не нравится)? Его называли предателем, отщепенцем.

История "предательства" Пастернака довольно прозаична. После того, как роман отвергли в "Новом мире", а договор порвали, кто-то из руководителей Союза писателей свел Пастернака с итальянским журналистом, членом коммунистической партии, которому он и дал рукопись романа для ознакомления. Тот сразу же переслал ее миланскому издателю Фельтринелли, тоже коммунисту. Зачем Пастернак отдал рукопись? Хотел, чтобы роман узнали. Он не скрывал того, что написал. Давал всем читать рукопись. И никак не думал, что этот поступок вызовет такой резонанс. Не придавал ему того смысла, какой потом приписали Политбюро и компания...

Возможно, что и Фельтринелли не ведал, что творил. Почувствовал прибыльное дело? Роман за первые полгода выдержал одиннадцать изданий! В течение двух лет роман был переведен на двадцать три языка. Двадцать четвертым оказался никому не известный язык ури. Ворошилов привез этот "подарок" из Индии и через кого-то передал Пастернаку.

Как получилось, что абсолютно аполитичный Пастернак - философ, воспевавший природу, блестящий переводчик в годы "молчания" - написал такой роман, который вызвал скандал во всем мире, "расшатал мировые устои СССР"? Сам Тольятти, главный коммунист Италии, нажимал на своевольного коммуниста-издателя Фельтринелли, чтобы тот не печатал роман, но издатель оказался упрямым, вышел даже из коммунистической партии, роман опубликовал, ушел потом в левые террористы, а позже его убили в какой-то перестрелке.

Роман многократно издавался за границей на русском языке - как искали его кагэбэшники и на таможне, и при домашних обысках! Но книга проникала сквозь все кордоны. Вскоре вышел знаменитый фильм с Омаром Шарифом в главной роли, с дивной музыкой, которая сразу стала популярной. Помню, как сестра привезла в 1968 году из Индии пластинку с этой музыкой, как ее "расшифровывала" - где тема революции, где тема Лары, где (впервые мною услышанный!) гимн царской России "Боже, царя храни". Фильм, насколько мне известно, так и не вышел у нас на массовый экран.

Какая была шумная газетная и общественная травля! Я тогда кончала университет - и без всяких укоров совести "обличала" бедного Пастернака на экзаменах, бодро повторяя "разносные" статьи, даже не держав в руках саму книгу... 58-й год - правление Хрущева. Пастернаку осталось жить два года. Хрущев, как всегда, не стеснялся в выражениях: "Свинья не гадит там, где ест".

Под давлением друзей и той же Ольги Ивинской Пастернак пишет покаянное письмо Хрущеву, о чем потом жестоко сожалеет, признавая в своем поступке минутную слабость. Какое покаяние? За что? За успех романа во всем мире? И парадоксальная просьба: не высылать за границу! Таковы гримасы времени: когда в 49-м году арестовали Ольгу Ивинскую, на допросах ее мучили обвинениями: "Вы хотели бежать за границу! Шпионы!" - теперь же Пастернак просит не высылать его за границу. Как он жил эти два года? В полном одиночестве и поношении. Слежка, голод, бедность. А ему причитались бешеные гонорары за книгу, триумфально шествовавшую по странам и континентам.

Что же так поразило наших правителей? Сама книга или ее успех? Скандальное присуждение Нобелевской премии? Целая история, как Пастернак отказался от этой премии, - но даже и этим не "заслужил" прощения, оставшись отщепенцем и предателем! И тут мы перейдем к главной теме нашего разговора: к предположению о том, почему этот роман так кляли тогда, так долго не пропускали потом и так прохладно принимали в эпоху перестройки - о христианской сути романа, о его христоцентричности, об исповедании живой веры в Господа и Спасителя самим Пастернаком - советским писателем.

Что такого "запретного" в этом романе? Казалось бы, любовная история, любовный треугольник. Роман о любви. Трагедия страны дается через восприятие влюбленных, как в "Капитанской дочке". Все так призрачно, весь мир, окружающий Юрия, Лару, Тоню. Ветер, много образов природы (чего стоит такая деталь, как кровь Антииова, мужа Лары, при его самоубийстве: кровь смешана со снегом и кажется красной рябиной). В романе много разговоров, почти нет действия. Но чтение романа затягивает, голос Пастернака - поэта и философа, думающего человека - проникает в душу. Пастернаковский стиль, пастернаковский голос. Это роман-раздумье, роман-итог, роман-исповедь, роман-мечта о самом себе.

Критики - с подачи начальства - порочили индивидуализм героя, но в основном били за проповедь о смысле христианства. Бог дал человеку быть личностью, индивидуумом. Народ - не стадо. У человека есть богоподобие, есть Божья природа, причем эта природа активно действует. Вспомним первые страницы - дождь, "облако стало хлестать... его мокрыми плетьми холодного ливня. Кладбище, простертые к небу руки мальчика. Поют "вечную память". Дядя мальчика Юрия Живаго Николай Николаевич, бывший священник, расстрига и еретик (еретик, потому что исповедует личностное обращение человека к Богу, без посредников, без православной церкви), утешает мальчика, говорит ему о Христе. О Христе много говорит в романе не только Николай Николаевич, но и сам Живаго, и тронутая умом Сима, и еврей Гордон.

Борис Пастернак, еврей по происхождению, считал себя русским поэтом - как философ, как русский по воспитанию (разве Гоголь - украинский писатель? Пушкин - абиссинский поэт?), был за полную ассимиляцию, никогда не знал, что писать в пятом пункте анкеты. Был крещенным во втором поколении, воспитывался в русской обстановке, в мире искусства. Отец был художником, иллюстрировал Толстого в "Ниве", мать - пианистка, в доме бывали все знаменитости. Был философом, отстраненным от всего, но эпоха, сама жизнь, страдания "выжимали" из него философское пустословие и вырабатывали в нем собственное твердое миропонимание. Удивительно, как те, кто бил его, распознали это! Ставили ему в вину "богоподобие", "роль личности"!

Во время волны эмиграции без колебаний остался в России, с Россией. Не уехал. Не был арестован, как ни странно. Не стрелялся, как иные, не выдержавшие советского пресса. Он как-то говорил, что Маяковский застрелился по гордости, Есенин покончил с собой по пьянке и легкомыслию, Цветаева - из-за хаоса в душе и безвыходности... Когда застрелился Фадеев, Пастернак поклонился ему у гроба. Фадеев был его бывшим другом. Сказал у гроба: "Ты себя реабилитировал этим выстрелом". Нельзя наступать на совесть и на собственное творчество в угоду правителям! Нельзя подписывать расстрелы и аресты своим друзьям, в которых ты уверен, что они никакие не враги народа. Два долгожителя - Пастернак и Ахматова. Все вынесли с честью и стойкостью. Конечно, далеко не праведники. Но, как сказал Пастернак по поводу самоубийств Маяковского и Есенина, "склонимся перед их страданием".

Похороны поэта были почти что тайными, но собралась тысячная толпа. Отпели в доме по-православному, читали стихи. Федин, живший на соседней даче, испуганно зашторил окна: было много переодетых агентов, не давали выступить на похоронах. Второй арест Ивинской уже после его смерти - обвинили, что получает из-за границы деньги-гонорары. Клялась, что долларов в руки не брала... Арестована вместе с дочерью, три года. Зинаида Николаевна умерла в одиночестве, озлоблении. Перед смертью Пастернак поручил своим сыновьям заботиться об Ивинской, совсем как Пушкин жалел: "Бедная, терпит безвинно!"

Итак, далеко не праведник, далеко не герой, не сильный человек, философ и автор чудесных христианских стихов, христианского романа "Доктор Живаго". Стихи эти я считаю лучшими в современной христианской поэзии. Это не пересказ Евангелия, не просто рифмованные истины, а именно высокая поэзия - по вселенскому охвату, по чувству Родины, России:

Юрий Живаго меняется по ходу романа - и в отношении к революции, и как христианин. Вспомним его беседы с умирающей матерью Тони, с Анной Ивановной: "Я естественник". Это философ. А в конце Юрий пишет свое исповедание - свои христианские стихи.

Образ Юрия Живаго (то есть "живого", да еще созвучие с "церковным" произношением: "Духа Святаго") во многом автобиографичен. Юрий - доктор, хирург, но ведь Пастернак - поэт, философ, и внешняя канва жизни для него не столь важна. Пастернак через этот образ как бы публично кается, а главное, проживает жизнь так, как хотел бы прожить: без вечных недомолвок и страхов, без постоянного подслушивания и доносов, подозрений (жучок "магнитоша" в квартире Ивинской, они с ним раскланивались и разговаривали как с живым), без чувства стыда, что ты верующий, что ты еврей, что ты то ли "красный", то ли "белый", что ты где-то лебезил, промолчал, растерялся при личном разговоре со Сталиным.

Но вернемся к страницам "Доктора Живаго". В советской энциклопедии написано, что Пастернак "отрицательно описал революцию". Нет этого в романе! Можно даже найти обратное признание, хоть и мимолетное, но искреннее, сказанное, правда, совсем не в героической обстановке. Живаго пришел с улицы, где купил то ли газету, то ли революционную прокламацию, топит печку, присев на корточки, и говорит: "Какая великолепная хирургия!" Живаго - хирург, и в его устах это - высшая похвала.

Повторяю свою главную мысль. Роман - насквозь христианский, и дело тут не в цитатах, которых предостаточно, а в неописуемо тонком поэтическом "климате". Это уникальный пример поэтической прозы, особый жанр, свойственный, как мне кажется, одному Пастернаку. Это личная исповедь, покаяние самого Пастернака и перед Богом, и перед людьми за двух своих любимых женщин - Лару и Тоню в романе и Зинаиду Николаевну и Ольгу в жизни, покаяние за свою шаткую позицию философа, стоящего вне всего и над всем.

Потрясающая сцена - Живаго в плену у красных партизан. Он врач, он как бы нейтрален, но нейтральных на свете нет. Ему стыдно, что он зритель в бою, что он не стреляет, но ему безумно жаль этих молоденьких гимназистов, храбро и слепо идущих на смерть. Он берет винтовку из рук убитого и старается попасть в дерево, но одной пулей случайно убивает гимназиста. Он ползет, достает у убитого "красного телефониста" ладанку с девяностым псалмом. Достает ладанку у гимназиста - тоже девяностый псалом. Гимназист оказывается жив, пуля ударила в ладанку, охранный псалом подействовал. Его быстро переодевают в форму красноармейца, выхаживают. Храбрый гимназист, как в свое время Петруша Гринев, твердит, что он вернется к колчаковцам и будет снова воевать против своих спасителей... Девяностый псалом. Учили его наизусть и в блокаду, и на фронтах Великой Отечественной войны. Наверное, еще многие будут вспоминать эти строки во время грядущих катастроф.

Можно ли быть вне политики, вне выбора, вне борьбы с собственной плотью? Мы - мертвые во грехах, но и нам бывает больно и горько. Это естественно. Мы - живые и уязвимые, ранимые, слабые, и вся наша надежда - на Господа и Его милость. Бог видит наше страдающее сердце. Бог видит все обстоятельства нашей жизни, даже когда совершается нечто противоестественное, как было у Юрия Живаго с Тоней и Ларой, как было у Пастернака с женой и Ольгой Ивинской, отстрадавшей за него восемь лет концлагерей!

Для Лары, как для человека еще более мятущегося, чем Юрий, церковь была местом, где она слушала внутреннюю музыку, и этой музыкой для нее было Слово Божие, над которым Лара плакала. Завидна участь гонимых за истину: им есть что рассказать о себе, у них все впереди, они вкусят блаженство.

А как актуально звучат слова Юрия, сказанные Ларе Антиповой: "Вы подумайте, какое сейчас время! И мы с вами живем в эти дни! Ведь только раз в вечность случается такая небывальщина. Подумайте: со всей России сорвало крышу, и мы со всем народом очутились под открытым небом. И некому за нами подглядывать. Свобода! Настоящая, не на словах и в требованиях, а с неба свалившаяся, сверх ожидания. Свобода по нечаянности, по недоразумению".

И дальше - про ночной митинг, где обычно молчащие русские женщины вдруг разговорились.

Особая тема - сны Живаго, сны, когда он свободен от внешних условий жизни, когда он более всего открыт небу, Богу. О Боге рассуждают не только Юрий, Лара, бывший священник, но и женщина из народа, которая словно просвещает Лару. И как по-пушкински видит себя Живаго, пишущий стихи, - сосудом, который использует Бог.

И последнее. Смерть Юрия в трамвае, тема летящей России, железной дороги Анны Карениной. Все летит, душно, приступ, а ему никак не выбраться из трамвайной давки, ему не хватает воздуха - социальные аллегории. Лара плачет над покойным, жалеет, что его не отпевают по-церковному, ведь Юрий был христианином по всей своей сути.

Страшная картина революции изображена глазами зоркого и мыслящего человека, лишенного каких-либо штампов, идеологических, политических точек зрения, и оттого эта картина так страшна своей обыденностью. Никакой героики! Живаго не видит разницы между красными и белыми, все - люди. В советском обществе нас учили, что человек - винтик, человек - ноль, ничего не значит. У Пастернака другое. В Царстве Божием, по роману, нет народов, а есть отдельные личности. И только христианство порождает эту личность. Бессмертную душу, которая воскреснет. А Пастернака обвинили в позорном для того времени индивидуализме!

Пастернак скорбел в своем романе о поругании самого дорогого, чем Творец наградил человека, - его богоподобия... Пастернак пишет о себе, о своей изломанной личности, о разоренной земле. Надежда одна - Бог!

"Могучая евангельская страсть и тот горчайший гефсиманский вздох" (А. Ахматова).